047

Всплеск сирени, сияние миндаля,
Янтарек на сыром духовитом полене…
О моя ненаглядная дева — Земля,
Разреши преклонить пред тобою колени!

Мне хотелось всегда быть такою, как ты,—
Целомудренной, щедрой, неистовой, нежной,
Гневной лавой кипеть, и лелеять цветы,
И мерцать средь полуночи мантией снежной.

Смотрят в небо глубокие очи озер.
Стебельки шевелятся, асфальты тараня,
Камыши берегут сокровенный узор,
Любопытных зелеными бритвами раня.

Вертолетик живой над ромашкой взлетит
И висит, шелестящий мирок озирая,—
Кто ликующей жадности жизни не чтит,
Всеми чувствами мир этот юный вбирая?!

Не была я богатой. Счастливой была
Безраздельно, по-женски одно лишь мгновенье,-
Но любовь мое сердце с рождения жгла,
И я песнями славила это горенье.

Ливень бьется диковинной птицей в трубе,
А разъяснит — плывут над землею фелюги…
Ненаглядная дева, спасибо тебе
За любовь и за ревность, за сына, за муки!

049

Рвут розы. Ночью. На рассвете.
Ломают их жестоко, торопливо,
Оглядываясь на дома пугливо,
Давя ступнями малые ростки.
О юноша! Не прячь в карманы руки —
Следы шипов не скоро зарастут,
Царапины багровы и жестки,
Волшебны ночи азиатской звуки,
А розы так заманчиво цветут!
Тебе хотелось подарить кому-то
Букет отменный разноцветных роз.
Ты ночь не спал и радовался, будто
Свой труд любимой девушке принес.
Ты ложь принес. Не надо этой лжи,
Приди ко мне и что-нибудь скажи,
Я для тебя сама кусты обрежу
И оберну газетою шипы,
Ведь издавна бытует в розе свежей
Особый запах нежной чистоты.
Как много здесь, среди домов пустых,
Заросших чахлою травой квадратов!
Их все покрыть бы цветниками надо
И тополя поставить вдоль тропы —
Пусть глянцевые шепчутся листы
И розы смотрят в небеса подольше.
И, чувствуя их запах, — засыпать,
Чтоб никому не захотелось больше
На труд чужой ногами наступать.

051

Мне казалось порой — под дробинами града
Никнет долу душа, словно стебель нагой.
Никакой правоты для свершений не надо,
И звезды не откроется вновь никакой.

Что не истину чтут — правомочную силу.
Поклоняются каменной воле твердынь…
Кто бродил босиком по прибрежному илу,
Кто касался губами желтеющих дынь,

Целовал родники, растворялся в тумане,
Человечность сквозь все испытанья неся,—
Не исчезнет бесследно в людском океане,
И на этом вселенная держится вся.

052

Вот вернусь и войду в Фергану.
По зеленым туннелям пройду,
Зачерпну пиалою луну
Из арыка в кромешном саду.

И опять запоют соловьи,
И опять полетят светлячки.
Жизнь спешит отраженья свои
Негативом впечатать в зрачки.

А потом будет нежный рассвет,
Вдалеке парашютов дымки.
Лучезарного солнца браслет
Опояшет запястье руки.

Буду в хауз зеркальный смотреть,
Буду малые видеть миры,
Будут в свете полдневном гореть,
Словно звездочки, пескари.

И опять будет тихая грусть,
И опять будут смутные сны.
Буду строки шептать наизусть
О законах любви и весны.

053

Белые туманы, как медведи,
Хрустким мехом тычутся в окно.
За окном фонарь, как сгусток меди,
Млеет в одиночестве давно.

Над землей поблескивают звезды,
Кто их видит сквозь белесый мех?
Хрусталей голубоватых грозди
Молчаливо с крыш свисают всех.

Подойду потрогать батарею,—
Словно кровь, в ней движется тепло.
Я от силы собственной добрею
И охотно забываю зло.

Если б ты пришел ко мне сегодня,
Лживый друг и сокровенный враг,—
Я себя бы повела свободней,
Каждый свой не проверяла шаг.

«Ты замерз?» Я налила бы чаю
И пирог придвинула к тебе;
Слабым и усталым я прощаю
То, что не прощается в борьбе.

054

Растает этот первобытный снег,
Планету-мать дожди, ручьи и ливни
Как будто бы роженицу омоют;
Придет непобедимая пора
Ростков, бутонов, солнечных тычинок,
И муравьи по прошлогодним травам,
Как по мостам висячим, поползут.
И поплывут в глубокий муравейник
Тугие зерна, скользкие личинки,
Белки и углеводы поплывут.
Мне очень трудно, когда нет во мне
Звучаний чистых, слов напевных,
Чтобы нести в дремучий муравейник
Наполненную смыслом жизни дань.
Давно я знаю, правда есть и кривда,
Они враждуют вечно меж собою,
Как могут враждовать вода с огнем.
Я чувствовала временами кривду,
Она меня сгибала, как тростинку,
Кошмарами переполняла сны.
Но наступало солнечное утро,
Я устремлялась к будущему, словно
Еще не знала никакой беды.
Я выбирала яркие паласы,
Посудою сверкающей гремела,
Непостижимо емкие слова
С невидимого дерева снимала
Затем, чтобы в гигантский муравейник
Войти с добротной тяжестью в руках
И положить, как муравей в ячейку,
Свой долг, свою пожизненную дань.

056

И ты уйдешь, и я уйду,
А ветер так хорош!
Зажжет весенний луч слюду,
И залоснится рожь.

На кленах, что сажали мы,
Немало будет гнезд,
Протянут ниточки из тьмы
Десятки новых звезд.

И ты уйдешь, и я уйду,
Но будет Сырдарья,
И будут въявь или в бреду
Укачивать моря.

Лавиной бешеной промчит
Испуганный табун,
И алый ветер зазвучит
У праздничных трибун.

И ты уйдешь, и я уйду.
А хороша гроза!
И будут песни петь в саду
Иные голоса.

Была и будет жизнь борьбой,
Меж нами говоря, —
А если так, то мы с тобой
Жизнь прожили не зря.

058

КАРАСУ

Вот и снова у ног Карасу,
Карасу — озорная река.
Словно ковш ледника на весу
Опрокинула чья-то рука.

И спешит Карасу. На волне
Пляшут луны, бегут без конца,
Только скользкий булыжник на дне
Никогда не меняет лица.

У сестры, как у спелой айвы,
Золотистый на коже пушок.
Накупавшись до синевы,
Мы в горячий бросались песок.

Куст паслена от зноя поник,
Воздух запахи мяты вобрал…
И какой-то жестокий шутник
Наши пестрые платья украл.

Платьев нету — так есть лопухи,
Вместо ниток — сухая трава.
Бесшабашная юность права,
С ярким бархатом путая мхи!

Может, радости первых стихов
В Карасу мы когда-то нашли.
И по городу весело шли
В пышных платьях из лопухов.

060

Влюбленных глаз — как будто в небе звезд.
Они горят, страдают, ненавидят.
Они такое в темноте увидят,
Что, не любя, не разглядишь вовек.
Горд истинно влюбленный человек.
Любую боль перенести сумеет,
Поспорить со стихиями посмеет,
Дыханием своим растопит снег.

061

Отец мой не был мне отцом.
Он был отцом единственного сына,
Отцом деревьев, виноградных лоз,
Кандиля, симиренки и дюшеса,
Отцом известных виноградных вин…
Он каждый день вставал с рассветом,
Обмеривал сады шагами,
Решал судьбу подвоев и корней.
А осенью там вырастали горы
Прекрасных яблок и прозрачных груш,
Роптали вина в сумрачных подвалах.

Он умер, раздарив себя сполна.
Но тысячи его детей ветвистых
Шумят и плодоносят до сих пор.
Давным-давно отца я не ревную,
Давным-давно в душе горжусь,
Что он умел быть любящим отцом.