151

Окутавшись розовой дымкой труда,
Плывут пароходами в ночь города.
Плывут величаво, с достоинством звезд,
Поднявшись во весь титанический рост.

Плывет в бесконечность мой город родной.
Туманы обходят его стороной.
Бурджар, растворив в своих водах луну.
Лениво катит золотую волну.

Бессонен вокзал, и, бессонницей горд,
Гудит растревоженным пчельником порт.
Я тоже плыву по безбрежным мирам,
И купол небесный ночами мой храм,

Великий, таящий в себе чудеса
И самых любимых людей голоса.
Плывет по гигантским волнам бытия
Загадка вселенной — планета моя.

152

Как мне жить? Настроеньями зыбкими
Или твердой, как статуя, стать?
Возмущаться чужими ошибками,
А своих никогда не считать?

Много есть на земле невозможностей —
Хочешь солнышко — выпадет град.
Ни за грош принимая ничтожности,
Жизнь берет за ошибки стократ.

Стонут ветры ночами холодными,
Ивы гнутся под тяжестью кос.
Нарождаются люди свободными,
Но беспомощными до слез.

Сколько надо любви, бережливости,
Сколько надо бессонных ночей,
Чтобы чистый огонь справедливости
Стал обыденным светом очей.

153

Не от песни ли это в начале апреля
Переполнили вечер лягушечьи трели?
Желтоватое солнце, расплывшись во мгле.
Словно крашеный шар, прикоснулось к земле.

Не от песни ли вскинулись в небо фазаны,
Невысоко взлетев над безлюдьем поляны,
И, в ночной тишине неуклюже спеша,
Полетели в надежную глушь камыша.

Не от песни ли это становится тише,
Заметались над речкой летучие мыши;
Словно серое небо о влаге моля,
Протянули верхушки свои тополя.

Не остаться ли мне на поляне до ночи
И сидеть неподвижно, не думая, молча,
Чтобы слышать, как листья раскроет лопух,
И фазана узнать без ошибки на слух.

154

Давно уже упала рожь
И навык дан орлятам.
Я чувствую, что ты живешь
И ходишь где-то рядом.

Я знаю, — только первый луч
Скользнет по крышам влажным,
Ты трогаешь в кармане ключ
И думаешь о важном.

Сосредоточенно молчишь,
В трамвае душном стоя.
А в городе огромном тишь —
Явление святое.

Скорей всего мы никогда
Не встретимся с тобою
(Как лабиринты города, —
И скоро быть седою).

Есть, говорят, святая ложь —
Мне и такой не надо.
Но хорошо, что ты живешь
И ходишь где-то рядом.

155

Фальшивый камень почвенных солей
Не отличишь от подлинного сразу.
Он только светит чуточку наглей,
Чем это полагается алмазу.

Он так хорош, и ясен, и горяч,
Наивную он покоряет душу,
Но как фальшивку хитро не запрячь,
Она когда-то вылезет наружу.

156

ДОРОГИ

Дороги! Дороги! Теряясь вдали,
Они—как артерии жизни земли.
Груженые кразы проходят по ним,
Летит мотороллер, тревогой гоним,
Провозят бензин, и зерно, и масла,
Стучат у кювета копытца осла,
Пушистого хлопка плывут облака
И гонят раздувшего ноздри быка.

В квартиру свою я вошла в феврале.
Холодная влага копилась в земле.
Дожди, и дожди, и дожди, и дожди…
с Веселую люстру, товарищ, зажги
И слушай, как будто в какой-то земле
Плывешь ты сквозь бурю на корабле».

Ходила я лесом, по осыпи шла,
Над горной тропою висела скала.
Мне в кровь раздирали колени кусты,
Под телом моим прогибались мосты,
Злой ветер песчаный закручивал смерч,
И месяц висел надо мною, как меч.
Занятно казалось и весело мне
Пройти босиком по колючей стерне.
Добротен мой дом. Он стоит как гора.
Я знаю, что близко дорог веера.

Февральское небо, как мокрая бязь.
У ног моих чавкает жадная грязь.
Как бездна, смыкается каждый мой след.
Но в этом задора и радости нет.
О, если бы вдруг голоса обрели,
Гудели бы скорбно дома-корабли.

158

У белых птиц бесцельные мечтанья
Как можно выше выброситься ввысь,
Чтоб белые до боли очертанья
Случайно по воде не расплылись.

Они садятся и взлетают снова,
От летнего утра до темноты,
Рассматривают шляпу рыболова
С величественной птичьей высоты.

Они взлетают хлопотливой стайкой
И мечутся на север, на восток,
Чтоб рослый парень в полосатой майке
Забыл отягощенный поплавок.

159

А ночью, оторвавшись от земли,
Вытягивают шеи журавли.
Летят они без отдыха и сна
К воде, где отражается весна,
Где много среди зарослей густых
Лягушечьих скользящих запятых.

Однажды мне рассказывал чудак,
Боящийся молчанья и собак,
Что птицы с длинной шеей — плавуны
Предчувствуют затмение луны.
У них над океаном, средь снегов, —
Устойчивость и чувство берегов.

Летят они без отдыха, без сна.
Под ними только синь да крутизна.
И все они, противясь ветерку,
Без слова доверяют вожаку.
Он знает, где начало января.
Он знает, где весна и где заря.
Он должен их до солнца довести
Сквозь все тысячелетние пути.

160

Мне ветер на горных тропинках Алая
Задорно свистел о сокровищах края
И грифы, с высот неприступных своих,
Когда-то прослушали гордо мой стих.

Мне Вахш, разъяренный тисками, когда-то
Ревел об отчаянной смелости брата —
Народа, что видит вселенную с круч
И строит жилища свои выше туч.

И бесконечные горькие думы
Поведали мне не спеша Каракумы.
Грудной жеребенок мне палец сосал
И Каспий в лицо мое брызги бросал.

Все правда, я с детства в долгу неоплатном —
Не счесть вешних радостей в мире громадном.
И кровь разгоняет оправданный риск,
Н кажется чудом в песках тамариск.

Живу ли, умру ли — останется правдой
Тревожная песня, рожденная жаждой,
Садов облетевших морозная голь,
Полувековая сердечная боль.

Стучи, мое сердце! Стучи до предела!
Чтоб каждая строчка по-своему пела,
Чтоб в час предрассветный звенела роса,
Янтарно светилась камеди слеза.

161

Я хотела быть счастливой,
Я хотела быть беспечной, —
Я хотела быть планетой,
Наделенной жизнью вечной.

Чтоб на мне цвели тюльпаны.
Наливались сластью дыни
И пятнистые цесарки
Надувались от гордыни.

Чтоб моря своею синью
Завораживали души
И грома во тьме звучали,
Озорной поток обрушив.

Чтоб дарила я подругам
Кружевные ткани весен.
Чтоб им сны лесные снились
И был крепок запах сосен.

Как бы я во тьме светилась!
Как о жизни б я радела!
Ведь родимая планета —
Женщина, по сути дела.