032

Опахалом розовым вдалеке заря.
Словно руки старости, листья ноября —
Скрюченные намертво, как земля, темны,
Под ногами детскими в ясный день шумны.
Мне сухие шорохи нравятся порой:
Листья поздней осенью, словно темный рой
Бабочек пугливых на сухом ветру,
Вовлеченных страстью в древнюю игру.
Мне теплолюбивых яркостей не жаль —
Хороша бывает иногда печаль,
Блеск реки студеной, блеклые тона,
Над опавшим кленом желтая луна.
Засыпая крепко в холоде, не вдруг
Набирает силы вешние урюк,
Серебристым шорохам вечности внемля,
Молча набирается щедрости земля.
Выйдешь тихим вечером — тьмы не шелохнуть,
Мне самой от яркостей надо отдохнуть!

033

Я умирала миллионы раз.
И каждый раз, прощаясь со вселенной
И яростно страдая и скорбя,
Неистовствуя думой сокровенной,
Оплакивала заново себя.
Лес первобытный придвигался хмуро,
Дым от костра тянулся в небеса.
Мне на лицо набрасывали шкуру,
Чтобы не видеть мертвые глаза.
И где-нибудь в минувшем, на Яике,
В курной избе обтесывался гроб,
Отбрасывала горестные блики
Свеча у изголовия на лоб.
В степи, и в городах, и в океане,
У берегов медлительной реки
Неистово крестились христиане,
Кладя мне на ресницы пятаки.
Вороны суетились оголтело,
Немало поразмыслив за века,
Почувствовав недвижимое тело
У края голубого ледника.
Я умирала сытой и голодной,
Жуя свою распухшую десну,
Униженной, забытой, оскорбленной,
Влюбленной в человека и весну.
Праправнуков на печке ожидала,
Старенье проклиная и былье,
Но и самою смертью утверждала
Бессмертие великое свое.

034

Я так жду тебя, добрая весть,
Так тревожно и тягостно жду,
Что и лилии могут расцвесть
На сухом полированном льду.

По ночам, когда тихо вокруг
И природа подвластна луне,
Вдруг отчетливо стукнет: «Тук-тук!»
Да ведь это же сердце во мне!

День за днем, год за годом идут,
Мимоходом листву теребя.
Никакого счастливца не ждут
Так, как я ожидаю тебя.

035

Жужжат голубоватые точила,
Как молнии, сверкают лезвия,
А жизнь меня безжалостно учила
Жестокостям земного бытия.

Я всматривалась напряженно в лица,
Я трогала зазубренный кинжал,
Я видела однажды, как убийца
По склону каменистому бежал.

Хребет дымился гордо и сурово,
Тюльпаны пламенели на горах.
Весна не скрыла человека злого,
Хоть подгонял его животный страх.

Мне страшно невиновного обидеть.
Но в жизни есть мгновения, когда
Необходимо остро ненавидеть,
Чтобы потом не испытать стыда.

036

Всегда тревогу порождают дали,
Всегда зовут далекие огни.
Какие бы метели ни рыдали —
Мечты у непоседливых одни.

Я не мечтала о далеких странах,
К святыням меня тоже не влекло —
И в библиях пространных и в коранах
Заложено заведомое зло.

И кажется, что даже ненадолго
Нельзя мне жить от Родины вдали, —
Ведь верностью обязывает Волга
И пахнет чем-то дивным от земли.

Становятся деревья золотыми
В минуты вдохновения щегла.
Места запоминаются святыми,
Где мама моя старая прошла.

037

Как-то раз, у длинного обоза,
Друг спросил: «Откуда ты тогда,
Если ты не видела березы
И речного губчатого льда!

Русская! Так что же тебе помнить
Желтые песчаные поля,
Душный ветерок каменоломни,
Розовые всплески миндаля!»

Из России я… Но сердцу святы
Залитые маками бугры,
Вдоль ручьев кусты душистой мяты,
Выдумки узбекской детворы.

В синем небе не разделишь дали,
В речке не разделишь ручейки.
Я живу в такой стране, где стали
Все народы, все края близки.

038

Окутавшись розовой дымкой труда,
Плывут пароходами в ночь города.
Плывут величаво, с достоинством звезд,
Раздавшись во весь титанический рост.

Глубокие ночи везде хороши.
Полны синевою медведиц ковши,
Чужие галактики в небе плывут,
К себе человеческий гений зовут.

Плывет в бесконечность мой город родной..
Туманы обходят его стороной.
Бурджар, растворив в своих водах луну.
Лениво катит золотую волну.

Бессонен вокзал и — бессонницей горд —
Гудит потревоженным пчельником порт.
Я тоже плыву по безбрежным мирам.
И купол небесный ночами — мой храм

Великий, таящий в себе чудеса
И самых любимых людей голоса.
Плывет по гигантским волнам бытия
Загадка вселенной — планета моя!

039

Мама! Этот вечер слишком долгий,
Щуришься ты, словно от огня.
Кажется мне, сквозь ушко иголки
Видишь ты и землю и меня.

И теперь с шитья не сводишь взгляда.
Больше не прошу тебя я: «Спой!» —
Может быть, и правда виновата
Я одна всю жизнь перед тобой…

Мне Талас запомнился гремящим,
Старый дом запомнился теплом.
На окошке был широкий ящик
С бабочкою красной под стеклом.

Только всё куда-то улетело —
Всё, что я любила и хотела.

За окном рвал ветер тени в клочья,
Кот Тарас мурлыкал басом, важно.
Ты ходила очень тихо ночью —
Подойдешь, погладишь, и не страшно.

Я не знаю, так ли это было,
Может быть, я что-то позабыла,
Может, в доме не было покоя
И напрасно часто я смеялась.
Может, показалось мне такое
И навеки в памяти осталось.

Женщина с колючими глазами
Засмеялась, повела плечами,
Зубы, как у мыши, показала,
А девчонка Нюрка мне сказала:
«Мы сестрички! Хочешь побежать!»
Я вцепилась в Нюркины косички…
Так вцепилась — пальцы не разжать.

Я не знаю, так ли это было.
Может быть, я что-то позабыла.
Может, надо было оглядеться,
И не там заканчивалось детство.

Поезд плелся долго по Турксибу,
Залетала саранча в окошко.
Чистила я бронзовую рыбу.
На столе позвякивала ложка.
Темной ночью, когда сёла мимо,
Как созвездья, пролетев, редели,
На стоянках только сгустки дыма
В полутьме шарахались от двери.
Пахло мандариновой кожуркой.
Ты дремала. Плакала я тихо.
Что теперь в моей кроватке Нюрка
Слушает стихи про аистиху.
Что при мне та женщина рукою
До плеча отцовского касалась,
И не показалось мне такое,
А навеки в памяти осталось.

…В новом доме дверь всегда скрипела;
За окном петух кричал от скуки.
Если оставалась ты без дела,
То тебе тогда мешали руки.

Тополя за домом стали выше.
Каждый год весной они линяют.
Не танцую больше я на крыше,
Без конца стаканов не роняю.

Позабыты старые игрушки, —
Может быть, я в них и не играла!
Радоваться громко безделушкам
Мне всегда судьба твоя мешала.

042

ЛУНЫ

Луны мне снятся. На разных широтах
Светят по-разному полные луны.
Призрачным светом ложатся на дюны,
Лунные нити шевелятся в гротах,
Надвое режет моря лунный путь,
В лужице в полночь засветится ртуть…
В душу смотрели мне луны тревожно,
Тропкой серебряной в юность вели,
На полотне отражались дорожном,
Давнее горе напомнить могли.
Трогала я полумесяц унылый
Над мусульманскою старой могилой.
В теплую землю сажала росток,
Сыну, смеясь, мастерила свисток,
Птицей подбитой металась в ночи,
Жаркие жадно ловила лучи.
Смерти хотела я. В лунном сиянье
Горькие истины тихо листала —
Жизнь непомерною ношею стала.
Над головою плыла, как вина,
Все заслоняя собою, луна.
Выстоять — долг человеческой чести.
Чудно на черной качаться волне,
К лунному диску плывя на спине,
Вскинуться белым дельфином на месте…
Сколько их — лун, облаков и созвездий, —
Словно в реке, отразилось во мне!

043

А бабушка стояла у иконы
В часы, когда прохлада опускалась,
И к полу в добросовестном поклоне
Седыми волосами прикасалась.

На сказки в моем детстве не скупились —
Я слышала их больше, чем хотела.
По вечерам жуки о стекла бились
И птица на орешине свистела.

Косматые раскачивались тени,
Дома стояли сумрачно и важно,
Земля в ее вечернем шелестенье
Казалась непонятною и страшной.

А бабка упрекала меня в лени,
Молитвы перешептывала чаще…
Мне просто не хотелось на колени!
Мне просто не хотелось быть просящей!