094

Тиктурмас — это груды бугров,
Обгоревшей травы желтизна.
И широким наплывом ветров
Обдувает могилы весна.

Тиктурмас — это каменный сон
И холмы мусульманских могил.
А ручей, разгонясь под уклон,
Серый холм без остатка размыл.

В разоренной могиле темно,
Пахнет гнилью от множества лет.
И сидит, и белеет давно
Прислонившийся к стенке скелет.

Тиктурмас темноват при луне.
Каждый куст над рекой — как скала.
Показалось, наверное, мне:
Шевельнулся осколок стекла.

Слышно здесь лишь рычанье реки,
И я думала несколько раз:
Ну зачем это, взятый в тиски,
Нарушает молчанье Талас?

095

Далеко-далеко за горами — Талас,
Он бежит, по пути все с собой забирая…
Я была танцовщица и множество раз
Танцевала на глиняной крыше сарая.

С этой крыши смотреть — мир не слишком велик,
И спуститься в него — ни малейшего риска!
В темном марте, в часы разговоров и книг,
Он был полон дождя и кошачьего писка.

Не пошла б — не узнала молчания гор,
Не узнала на вкус родниковые воды
Там, где черные зевы покинутых нор
И следы от зверей неизвестной породы,
Все приходит с годами: родится родник,
Успокоится речка, что раньше рычала.
Не пошла б — не узнала, что мир так велик,
Что ему не найти ни конца ни начала.

096

Мутной водою под солнцем горя,
Нехотя плещется Сыр-Дарья.
А небо течет, серебрится, струится
Ветер горячий, и некуда скрыться.
Птицы боятся пуститься в полет,
Замерли звуки, лишь сердце поет.
Жадное сердце! Хоть вечность живи,
Будешь просить все равно ты любви,
Будешь выстукивать вечно мне: «Мало!
Мало прощала, смеялась, мечтала,
Мало изведала дальних дорог,
Женского счастья и женских тревог!»
Азия сладостным зноем богата,
Тяжко свисают плоды винограда,
Бешеной солнечной силы исток,
Выхода ищет сверкающий сок.
Время, как ветер неистовый, мчится,
Время само, словно сердце, стучится.
В срок ли, не в срок я однажды умру.
Камень поставят стоять на ветру,
Чтобы мой холмик надежно прикрыл.
«Нету в живых!» чтобы всем говорил.
«Нету в живых!» Только это неправда!
В песне любовь моя, в песне отрада,
В песне, быть может, презрев небытье,
Жарким останется сердце мое.

097

СЕРДЦЕ АЗИИ

Нет и не было никогда
Немоты в азиатской ночи.
Скажут: «Это стучат поезда!»
Сердце Азии это стучит!

Я в Гиссарской долине была,
В Гарме с веток срывала урюк,
Пиалушку кумыса брала
Из кокетливо крашенных рук.

«Пить-пильдык!»—вдруг звучало в траве.
Птица друга звала: «Пить-пильдык!»
Путник ковш поднимал к голове,
И взволнованно прыгал кадык.

Спать ложась на узорной кошме,
Прижималась я ухом к земле.
Чьи-то тени шептались во тьме,
Искры нехотя гасли в золе.

Тук-тук-тук, тук-тук-тук… Без конца
Сердце билось во мне: тук-тук-тук…
Может, это сливались сердца
В равномерный настойчивый звук?

Города проплывали в глазах,
Злые волны глотал акведук,
Шар земной утопал в голосах,
Но звучало в ушах: тук-тук-тук…

Встану ночью. Окно отворю,—
Азиатская полночь звучит.
Улыбаясь, себе говорю:
Сердце Азии это стучит!»

099

Не увижу я больше Сурх-оби,
Тополек у реки не пригну
И раскатистым выхлопом дроби
Куропаток уже не спугну.

Не промокнуть мне в ливне до нитки
И упрямую прядь не смахнуть,
Чтоб биноклем жилые кибитки
Прямо к самым глазам притянуть.

Не сидеть у костров экспедиций,
Дымный чай из кумганов не пить
И завидным спокойствием птицы
Долголетья себе не купить.

Не во всякой любви безрассудство,—
Человеческий разум упрям.
Не умрет благодарное чувство
К переполненным солнцем краям.

100

СТАНЦИЯ МИЛЮТИНСКАЯ

Станция Милютинская,
В ряд карагачи,
Зреют, словно яблоки,
На ветвях грачи.

Все минуты считаны,
Шум со всех сторон.
Женщина в малиновом
Вышла на перрон.

Чем-то кровным женщина
Привлекает взгляд.
Это ж я в Милютинской
Много лет назад!

Ни войны не пройдено.
Ни больших дорог,—
За узорной шторою
Розовый мирок.

Тихо, тихо в комнате.
Тихо, как нигде.
И о чем без умолку
Проводам гудеть?

И куда без отдыха
С точностью планет
Поезда зеленые
Возят непосед?

Но на всем минувшее
Оставляет след,—
Той наивной женщины
Больше в мире нет.

102

ГОРЬКИЙ КОЛОДЕЦ

В Кошкудуке горькая вода.
Голову я той водой помыла,—
Слиплись мои волосы тогда
Накрепко от горечи и мыла.

Поблагодарить бы за урок
Да веселость девичью умерить,
Я ж, смеясь, произнесла зарок
Чистоте сверкающей не верить.

Только как не верить чистоте?
Как не восхищаться чистотою?
Блеском глаз и в ясной высоте
Маленькой сверкающей звездою?

В темноте заглянешь в Кошкудук —
Светится вода в оправе сруба,
Глубина заглатывает звук
И переиначивает грубо.

Вспыхивает иногда роса,
Злобствуя, сверкнет глазами кобра,—
Самые чистейшие глаза
Иногда засветятся недобро!

103

КОЙБАГАР

На горах теперь не сыщешь маков,
По ночам тревожный, долгий вой.
А ко мне вчера пришла собака
С остроухой волчьей головой.

Что ей надо? Села у порога,
Высунула розовый язык.
Вспыхнула коптилка-недотрога,
Озарив неверные часы.

Может, ей в отаре много дела,—
Там пастух костер палит до слез.
Может, ей, собаке, надоело
Подгонять упорствующих коз.

Может, это вовсе не собака,
А с большой горы, где облака,
Волчий однолеток-забияка
Прибежал понюхать огонька.

От копыт позванивает горка.
Кто-то едет… Двери распахнуть.
А собака, взвизгнув от восторга,
Бросилась табунщику на грудь.

На горах теперь не сыщешь маков.
Ни шагов. Ни свиста. Ни отар.
Никого. Пришла бы хоть собака,
Остроухий сторож Койбагар.

105

НИШАЛДА

Веришь, не веришь,— пустые труды,—
Нет на базарах теперь нишалды.
Пост мусульманский,— ведь время не то!-
Не соблюдает сегодня никто.
Помню, треножник стоял на земле,
Сладкая пена в огромном котле.
Толстый чайханщик монетку берет,
И нишалда отправляется в рот.
Помню, по улочке узкой иду,
В мисочке красной несу нишалду.
Если из встречных никто не знаком,
Белую пену лизну языком,
Горлинку с пыльной дороги спугну
И озорному мальчишке мигну.

В городе вдосталь теперь широты,
Жаль только, сладостной нет нишалды!

106

Джида поспевает. В ее серебре
Янтарные бусы повсюду повисли.
Сентябрьские ветры гудят на заре,
И полнятся осенью чувства и мысли.

Она будет долгой и золотой.
Зажгутся кострами холодными клены,
Повиснет на веточке волос седой,
Зрачками в траве заблистают паслены.

Хлопчатник покроется белым дымком,—
На каждой коробочкой облачко взрыва.
Надвинется туча тяжелым комком,
И что-то во тьме забормочет сварливо.

Ташкентская осень! В ней столько тепла
И запахов пряных, пронизанных светом!
В раздумье ворвавшийся голос осла
Не может нарушить прощания с летом,

И нежности песен и красок земных,
Извечным исполненных ожиданьем,
И нет на душе ощущений иных,
Как грусть перед самым последним свиданьем.