085

В том году мы спорили нередко,
Сидя на лобастом островке,
Что с обрыва брошенная ветка
Не утонет в бешеной реке.

У него досадная привычка,
Отучить его никто не мог:
Прикурив, обугленную спичку
Прятал он обратно в коробок.

Бросив в воду веточку от клена,
Говорил он, весело смеясь:
«Пусть плывет до острова Гвидона,
Пусть ее вылавливает князь…»

Говорил, что надо воротиться
До заката к ближнему селу,
А Гвидону ветка пригодится —
Для того, чтоб выстругать стрелу.

Думала я: «Времени так мало
До начала майской темноты».
И, нахмурясь, тихо обрывала
Листики куриной слепоты.

Что же мне за дело до привычек!
Мало ли их встретишь на пути!
Почему мне надо среди спичек
Спичку обгорелую найти!

086

А у меня не будет черных кос.
Мне не мечтать, по пристани шагая,
Что, возвратясь из плаванья, матрос
Мне привезет цветного попугая.

Меня и не прельщает все равно
Владенье этой птицею хвастливой.
Ведь мне теперь, я знаю, не дано,
Как прежде, быть любимой и счастливой.

Окно раскрою — листьями шурша,
Головка розы тихо прогорает,
И разом наполняется душа
Волнением и радостью до края.

Я счастлива: я знаю, я смогу
Взлететь над крышей с голубиной стаей,
Причудливой снежинкой на снегу
От нежности и теплоты растаять,

Биенье соков в мартовских стволах
Легко весною ощутить, не видя,
И музыку почувствовать в словах…
И потому — возможно ль быть в обиде!

087

Август был бессолнечен и тих,
Тополя давно уж не шептали,
И на тонких прутиках своих
Листья металлическими стали.

Мне давно уж было все равно,
Сколько тишина такая длилась.
Но сегодня ночью за окном
Сразу все, шепча, зашевелилось.

Все стонало, двигалось, лилось,
Полное таинственного гула.
Что-то и во мне оборвалось
И горячим душу захлестнуло.

Я сидела, вглядываясь в тьму,
С думами бескрайними своими,
Вслух, не обращаясь ни к кому,
Тихо повторяла твое имя.

И не потому, что в тишине
Я тебя немного позабыла, —
Просто в это время и во мне
Что-то металлическое было.

088

Течет ленивый ручеек.
В нем муть, тепло, покой…
Нельзя мне быть,
Нельзя мне быть,
Нельзя мне быть такой!

Минутный дождь прошел в степи,
И пользы никакой.
Должна я быть.
Должна я быть
Должна я быть рекой!

Келес — широкая река.
Но поросла кугой.
Нельзя мне быть
Нельзя мне быть
Наедине с тоской!

Давно ты щедро отдаешь
Тепло свое другой.
Должна я быть.
Должна я быть
Спокойной, дорогой!

089

Впереди закричал паровоз,
Темноту оттолкнули огни,
Тявкнул близко за окнами пес,
И остались лишь версты одни.

Ходят черные тени во мгле,
Где-то щупает шорохи волк,
Где-то ветер прижался к земле
И, шепнув торопливо, умолк.

Где-то нехотя стелется дым
И щекочущий запах жилищ.
Кто не помнит себя молодым,
Тот — живя среди роскоши — нищ.

Отряхнуть одиночество верст,
Позабыть одинокость звезды
И созвездий огромную горсть
Наловить из холодной воды.

Огоньки за окном разбрелись,
И, должно быть, обидно до слез:
Не запомнить теперь на всю жизнь,
Как кричал и спешил паровоз.

090

В этой песне неистовый ветер звучал
И летел над соленой землей без оглядки,
Полноводный мираж дуновеньем качал
И сердито трепал парусину палатки.

Из колючек не сделаешь мягкий венок,
Здесь для этого нет даже горькой полыни.
Мне хотелось припомнить, как пахнет чеснок,
Что качается в травах июньской теплыни.

Утеряв на далекой тропе карандаш,
Я потом подняла его белым, как свечка.
Мне хотелось догнать наконец-то мираж
И заставить остаться прозрачною речкой!

091

Я, как птица ночная,
Растворяюсь во тьме,
Холода обвиняя,
Зябко ежусь во сне.

Повторяюсь в страницах,
Повторяюсь в мечтах,
Снег на темных ресницах,
А любовь на устах.

Под торжественным небом
Чутко спят тополя,
Пахнет дымом и хлебом
Дорогая земля.

Месяц рожки покажет,
Город лампы зажжет.
Человечество жаждет,
Человечество ждет.

Небольшая забота —
Мягкий хлеб и жилье.
Пусть всегда для кого-то
Бьется сердце мое!