Архив рубрики: Стужа

се126

126

Черты вселенной строги, как всегда,
Мерцают звезды, полыхают зори,
Бунтует океанская вода
Со скованностью праздною в раздоре.

И я смотрю в далекие миры
С глубоким чувством превосходства мысли:
«Мерцайте горделиво до поры,
Которую дано уже исчислить».

Есть в каждой человеческой мечте
Крупица правды, созданной веками,
А правда добывается в труде,
Умом проникновенным и руками.

се127

127

Мы привыкаем к розовым садам.
К прохладе парков. К запахам сирени.
Цветенье разделяем по родам —
И не виним в пресыщенности зренье.

Но чтобы знать, как хороша земля,
Не надо роз и родников не надо, —
Белесые полынные поля,
Раскосо заштрихованные градом,
Строптивость граней, цвель солончака.
Верблюдов горделивое уродство
И робкое сиянье светлячка
Достаточны, чтоб видеть первородство
И жизнеутвержденье красоты,
Заложенной в любых земных твореньях,
И потому в моих стихотвореньях
Совсем не обязательны цветы.

се128

128

Чистый, чистый, синеватый воздух,
Так ли ты в действительности чист?
Сквозь туман просеиваешь звезды
И росою падаешь на лист.

Пить тебя восторженно и жадно,
Пить — и не напиться мне вовек
И глядеть из глубины прохладной,
Даже не прищуривая век.

Только кто докажет мне, что в этом
Самом чистом, свежем из миров,
Напоенном воздухом и светом,
Нет еще каких-нибудь даров?

Что-нибудь от вековечной тверди,
Что-нибудь от молнии кривой,
Что-нибудь мельчайшее — от смерти,
Спрятавшейся в туче грозовой.

се129

129

В Рыбачьем, у бензоколонки,
Черед ожидают моторы.
Здесь утром торжественно -звонки
Дорожные шутки и споры.

Здесь ветер, играя полами,
Свои заметает поступки,
Вздымает, надув куполами,
Широкие женские юбки.

Гигантским цветным парашютом
Качается небо июля.
Любуйся, да только не спутай
Его с синевой Иссык-Куля.

А я, отдаваясь теченью,
Бреду той широкой дорогой,
Гляжу на живое свеченье
Волны голубой, круторогой.

Прими меня, ясное утро!
Края золотые, примите!
И жизнь мою нежно и мудро
С безбрежностью этой сродните.

се131

131

Август был бессолнечен и тих,
Тополя давно уж не шептали,
И на тонких прутиках своих
Листья металлическими стали.

Мне давно уж было все равно,
Сколько тишина такая длилась, —
Но сегодня ночью за окном
Сразу все, шепча, зашевелилось.

Все стонало, двигалось, лилось,
Полное таинственного гула,
Что-то и во мне оборвалось
И горячим душу захлестнуло.

Я сидела, вглядываясь в тьму,
С думами бескрайними своими,
Вслух, не обращаясь ни к кому,
Тихо повторяла твое имя.

И не потому, что в тишине
Я тебя как будто позабыла,
Просто в те минуты и во мне
Что-то металлическое было.

се133

133

На земле уж так заведено:
Вёсны, снегопады, светофоры.
Сбегав после шумной ссоры
С жалобой по лестнице к отцу
И размазав слезы по лицу,
Мальчик запускает в небо змея.

Тень от дуба, по ночам смелея,
Подступает к самому крыльцу.
Думает прохожий: «Все же зря
Нет на этом месте фонаря…»

На земле уж так заведено:
Горы, и пустыни, и озера, —
Не было еще такого спора:
Быть здесь океану или нет,
Или сколько дать для жизни лет
Человеку, что родился ночью,
И никто не видывал воочью
Умершего лешего скелет.

На земле уж так заведено:
Сказка ходит вместе с правдой рядом.
Разразившись на рассвете градом,
Туча исчезает без следа,
Небо станет чистым, как слюда,
Только ветер рыщет по кварталам.
Думаешь: а все же не устал он,
Все ему преграды — не беда,
А устанет — бросится в леса,
Чтоб дразнить и путать голоса.
На земле уж так заведено…

се135

135

Я видела сны, — непонятные сны, —
Что солнцу дневные границы тесны,
Что с утренним светом, по-летнему рано,
Плывут в бесконечность отрепья тумана.

Что в мартовской стуже под кровлею кроны
Последнюю ночь коротают вороны,
Что с ревом и с шумом воды быстротечной
Сбежали снега в тишину Семиречья.

Что старый Моряк из далекого детства,
Устав в безграничное небо глядеться,
Притиснув мохнатое ухо к виску,
На Марс посылает собачью тоску.

Что в лунную ночь на ветру шевелятся,
Будя ароматы, верхушки акаций,
Что вместе со мной в беспорядке дорог —
Спокойствие, вера без слез и тревог.

А что, если это уже не мечта?
И стерлась меж былью и явью черта,
А что, если снова ко мне в одночасье
Вернулось хорошее, доброе счастье?

се137

137

Семиречье

От родины моей далеко города,—
И за ночь не дойти до Каракола,
И надвое долину расколола
Цветной полоской горная вода,
Урча в каменьях, вымытых и голых.
С хребта горы сползают родники,
Ветвистые кустарники колючи,
Под тенью мимолетной тучи
Шуршат травой курганы-двойники,
Взбираясь на обветренные кручи.

Давно ли я смотрела на закат
Из глубины померкнувшей долины,
Лепила птиц из желтоватой глины,
Тайком рвала незрелый виноград,
Что изгибался в зарослях низины.

Когда-то пил мой дедушка кумыс
От черной крутобедрой кобылицы,
И тень большой, раскрылившейся птицы
Броском к земле проваливалась вниз,
Чтобы опять, высматривая, взвиться.

Я помню, приходил к прибрежному оврагу
Безносый человек с огромной бородой
И наклонялся тихо над водой,
Ладонями разбрызгивая влагу.
Однообразной, длинной чередой
Тянулись дни, не прибавляя шагу.

От родины моей далеко города,—
Там хлесткие дожди и паводок обилен,
А по ночам осматривает филин
Жующие под звездами стада,
И камень опрокинутый намылен
Водой — не высыхает никогда.
Там каждый день казался мне новей,
И было много незнакомых звуков,
А дедушка казался мне сильней
Привидевшихся в снах богатырей, —
Он брал в карманы сладости для внуков
И бил кнутом плечистых сыновей.

Прошли года — и медленно, не вдруг
Растаял запах дедовского дома.
Мне каждый день все больше недосуг
О нем мечтать, а город незнакомый
Со временем становится родным…
Но в грустный час, когда слова бессильны,
Власть настоящего слабеет надо мной, —
Я становлюсь вдруг маленькой, смешной,
Неотличимой от родных курганов,
Я различаю средь травы легко
Усатые головки горных злаков.
Я так люблю, что сердце ни с чего
Готово петь, и тосковать, и плакать.

Прошли года. И родина моя
Необозримо разрослась в пространстве.
Вошли в нее большие города.
Мне Семиречья больше никогда
Не посещать с бывалым постоянством.
Но в смертный час, когда погаснет зренье
И горе потеряет остроту,
Я на одно великое мгновенье
К полузабытой хижине приду…