040

Мне сама природа-мать
Не велела чувства мять.
Шепчет: — «Бережно ходи,
Липким словом не следи,
Не суди людей с плеча
С бессердечьем палача!»
Я по жизни долго шла.
Злость в зародыше сожгла, —
Словно горб, несла беду,
Деготь видела в меду.
Я носила воду в зной
Вероломности самой…
Пусть чудна я, пусть слепа.
В праздники пестра толпа.
Вишни цвет белей сугроба…
Я упрямая до гроба
Буду чувства поверять. —
Разве стыдно доверять?

041

В ДОРОГЕ

Ночь на землю накинула черный шатер.
В каждый листик тревожную искру вложила.
Ночь неслышно ступала в траве, словно вор,
Что-то тайное в жизни подслушать спешила.

И карабкались вверх или прыгали вниз,
Разбегаясь в полет, суматошные версты.
И зачем-то в полуночной тьме разбрелись
И посыпались в воду зеленые звезды.

Фары словно гигантских размеров глаза:
В темноте непроглядной в них чудится злое.
А забудешься — слышатся голоса
И опять выступает из мрака былое.

Где-то в прошлом прибой шевелился у ног,
И шуршал на песке, и облизывал камни.
Сиротливо нырял на воде огонек
Затерявшейся жизнью — неведомой, дальней…

Бил прибой. Человек о любви говорил.
Бился голос о скалы, подобно прибою, —
За холодное сердце, волнуясь, корил,
Неразумно в тот час упрекая тобою.

Ты прошел через жизнь непреклонно, как дух.
За минутные радости требуя годы.
Открываются истины сердцу не вдруг,
Как печальная прелесть душевной свободы.

042

Девочкой из глубины столетья,
Женщиной у стен Бели — Байли
Я смотрела в гордые соцветья
И другие таинства земли.

Таинства неповторимой были
Новые рождают голоса.
Словно завязь из цветочной пыли
Возникают детские глаза.

Зерна пробуждаются однажды,
Чтоб до срока жатвы зеленеть,
Василькам, томящимся от жажды,
Надо красоваться и синеть.

Надо цвесть и созревать гранатам
И рябине на снегу алеть.
В мире, диким атомом чреватом,
Иногда не просто уцелеть.

Голуби садятся на ладони,
Лебеди плывут у кромки льда.
Ждет чего-то простодушный донник,
Жить не уставая никогда.

Но порой, в действительности грубой
От земной тоски не сдобровать,
Если скорбью сомкнутые губы
В трудный час нельзя поцеловать.

043

А жизнь бывает песнею,
Широкою и вольною,
С непостижимой удалью,
И счастьем, и бедой;
Живой водою светится,
Кружит орлом над бездною,
Любовью освящается
И блекнет лебедой.

Дельфин над пеной вскинется,
Вздохнет осока тоненько,
Тоскливо вскрикнет в озеро
Упавшая звезда.
Леса поют, как дьяконы,
Позванивают капельки,
Неистовыми джазами
Волнуют города.

Всю жизнь пою о нежности,
О жгучих красках Азии,
Свою ранимость женскую,
Как будто крест несу.
И кажется порою мне,
Что я кого-то сирого
В минуту жизни горькую
Напевностью спасу.

044

Не связать минувшего обрядом —
Для чего мечтать об этом зря?
Мне тебя не удивить нарядом,
Не привлечь сияньем янтаря.

Времена бегут неутомимо,
И в глаза бросается одно —
Мы с тобой спешим куда-то мимо
Поездами встречными давно.

Радуешься тайно приближенью,
Озорство желания тая,
Только подчиняешься движенью —
Непреклонна жизни колея.

С возрастом действительность все строже —
Розы нет, сойдет и лакфиоль.
Если радость подарить не можешь, —
Я согласна, — подари мне боль!

045

Мой грешный стих! Возможно ли тебе
На миллиметр валун гигантский сдвинуть!
Мне словно древнегреческой рабе
Вовек незримой тяжести не скинуть.

И буду жить, не пряча грустных глаз,
И буду петь, пока душе поется, —
Быть может, донесется трубный глас
Из горла глубочайшего колодца.

Полна душа. В ней звездные рои,
Родные человеческие лица,
Свечение напористой струи
И еле слышно пахнет медуницей.

В ней боль моя. В ней горести племен
И тысячи закатов красноватых —
Ведь тот, кто в жизнь неистово влюблен
Не разделяет судьбы виноватых.

Я не хотела тайны ворошить,
Терпения у грифов набираться.
Но знаю я, что бесконечно жить
С пустой душою незачем стараться.

Когда уйду, засветится миндаль
И степи кровью маков обольются.
Как мне люба задумчивая даль
И родничка серебряное блюдце.

А в ноябре арык затянет льдом,
Ветра белье надуют до предела.
Я чувствую, что виновата в том,
Что слишком счастья бабьего хотела.

Что я своих не понимала сил
И по земле растерянно бродила.
Мне теплый ветер звуки приносил,
А тьма дождинки светлые цедила.

Глубокой синью небосвод надут.
Опавший лист посвечивает гнило, —
А хризантемы все-таки цветут,
Не признавая осени унылой.

047

Поблескивала сумрачно броня,
Вода белесым облаком пылила.
Жизнь, женщиною сотворив меня,
Вселенную на плечи мне взвалила.

И я пошла, как ходят день-деньской
По выгибающимся от натуги трапам,
Страшась бездумной дерзости людской
Над светлячком раздумывая слабым.

Все у меня лежало на горбу, —
Измены, войны, недуги и злости,
Но истлевают все равно в гробу
Святителей и святотатцев кости.

До истины добрались не спеша, —
Что есть лишь мозг и трепетное сердце.
Но я-то знаю, как болит душа,
В июльском зное не сумев согреться.

Что можно шуткой счастье омрачить,
А тяжесть ноши посчитать целебной,
И недовольство жизнью излечить
Необозримой желтизною хлебной.

048

Пусть ночная красавица
Свет малиновый льет,
На воде Луны плавятся:
Отправляясь в полет.

Жук над травкою ржавою
Растопырит усы,
Словно дьякон октавою
Проверяет басы.

Тени движутся синие,
Как амебы просты,
И усталые цинии
Распрямляют листы.

В доме кажешься лишнею,
У арыка кровать, —
Под молоденькой вишнею
Хорошо остывать.

Тянут нитку звенящую
В темноте комары, —
Над природою спящею
Проплывают миры.

049

Жизнь радостью любви не оскудела.
Торопится упрямая трава,
И нет страшнее на земле удела,
Чем потерять заветные права.

Пускай у каждого свершится детство
И обжигает в юности роса.
Неторопливо у реки раздеться,
Все птичьи узнавая голоса.

Любовь живет и будет жить, покуда
Во всей вселенной существует жизнь, —
Хоть на планете каждая минута
Полна трагедий, ужасов и тризн.

В год Лошади на свет я появилась
И потому должна счастливой быть.
Пчела тогда усиленно роилась
И торопились голуби любить.

Мне звезды много радостей сулили,
Покачивали колыбель ветра,
Маринки грузно копошились в иле
И замирали грустно у костра.

Когда светило поднимает веко,
Животные идут на водопой…
Все связано с любовью человека
Всевидящей, а иногда слепой.

Я сто смертей за жизнь свою познала,
Любовь моя проклятием была, —
Смотрела в гущу ледяного сала,
Изменчивости удивлялась зла.

Паду. Раскину, словно крылья, руки,
Все раны душ чужих в себя приму
И никогда, испытывая муки,
Жестокости житейской не пойму.

051

О, трепет крыльев, темноты паренье.
Начищенный до рези медный диск.
Птенцов неоперившихся прозренье, —
Не ведающий утоленья писк!

На партах пишутся теперь записки,
Тревожные колотятся сердца.
Спешит затронуть зелень обелиски,
И светится цветочная пыльца.

Как мне знакомо это! Сколько раз
Я наблюдала жизни обновленье!
Веселых ливней дружный перепляс,
Лоз виноградных выгибы оленьи.

Все умиляет: жук, летучая мышь,
Хорошим поклоняешься приметам…
О чем-то недосказанном грустишь,
Печалишься о чем-то недопетом.