042

Мы привыкаем к розовым садам
К прохладе парков. К запахам сирени.
Цветенье разделяем по родам —
И не виним в пресыщенности зренье.

Но чтобы знать, как хороша земля,
Не надо роз и родников не надо.
Белесые полынные поля,
Раскосо заштрихованные градом,
Строптивость граней, цвель солончака,
Верблюдов горделивое уродство
И робкое сиянье светлячка
Достаточны, чтоб видеть первородство
И жизнеутвержденье красоты,
Заложенной в любых земных твореньях.
И потому в моих стихотвореньях
Совсем не обязательны цветы.

043

Слишком много солнечного света
В том краю, где хлопок и айва,—
Мокрый камень светит, как монета,
Кажется, что светится трава.

Солнышко затягивает кокон,
Влезть во все старается углы.
В градусниках Цельсия у окон
Не хватает к полднику шкалы.

Много света — это тоже пытка.
Грустно никнут стебли ковыля.
Солнечной энергией с избытком
За день набирается земля.

Тяга к солнцу в каждом организме,—
В каждом побуждения свои.
Оттого-то возвращают к жизни
Только силы солнца и любви.

044

Змея ползет. Извилины в пыли
Небрежную напоминают подпись.
И змеи бы, наверно, не смогли
Шипеть всю жизнь и бесноваться, злобясь.
А полоз, безобиден и красив.
Узор на скользкой чешуе несложен,—
Но ложь и правду вечности вкусив,
Мозг человека слишком осторожен.

«Змея! Змея!»— Бегут за ним, крича,
И бьют с азартом, ликованьем, смехом,
Безжизненное тело волоча,
Как подвигом, любуются успехом.
А полоз безобиден… Так в быту
Казнят порою чувства, настроенья,
Подхватывают слово на лету
Непонятое погасив горенье.

045

А я все верю. Верю, как всегда,
Седым туманам, паводкам и грозам,
Отполированным озерам льда
И неженкам природы — розам.

Мне в каждом взгляде чудится добро,
И каждый шорох кажется приветным.
Зло, как сама вселенная, старо
И редко остаётся безответным.

Но я не в силах осознать его!
Весна бывает солнечной и дружной,—
Недоброе встречая озорство,
Бываю я порою безоружной.

Зато как горько вспоминать потом
Минуту запоздалого прозренья,
К самой себе почувствуешь презренье,
Прожив одно мгновение шутом.

046

Желторотый выпал из гнезда
В грозный миг подземного удара,
Покачнулась желтая звезда
В черном водоеме, под чинарой.

Жизнь не хочет признавать беду,
Радости отстаивает яро…
И у всей планеты на виду
До рассвета целовалась пара.

047
Я позабыла, как сажать цветы,
Шипами розы исколола руки.
Копала до глубокой темноты,
Весенние подслушивая звуки.

Любая роза — словно человек:
В ней нежность, вожделенье и коварство.
Как ни превратен у растенья век—
Он самоутверждение и упрямство.

Есть кроткие соцветья и кусты.
Живут тысячелетья примитивы.
Почувствуешь мгновенно, как чисты
Любовью порожденные мотивы.

Они бессмертны и всегда звучат,
Рождая в людях замыслы о важном.
И, как шипы незримые, торчат
Особенности в человеке каждом.

048

Рвут розы. Ночью, на рассвете
Ломают их жестоко, торопливо,
Оглядываясь на дома пугливо,
Давя ступнями малые ростки.

О юноша! Не прячь в карманы руки-
Следы шипов не скоро зарастут,
Царапины багровы и жестки
Волшебны ночи азиатской звуки,
А розы так заманчиво цветут!

Тебе хотелось подарить кому-то
Букет отменный разноцветных роз.
Ты ночь не спал и радовался, будто
Свой труд любимой девушке принес.

Ты ложь принес. Не надо этой лжи.
Приди ко мне и что-нибудь скажи,
Я для тебя сама кусты обрежу
И оберну газетою шипы,
Ведь издавна бытует в розе свежей
Особый запах нежной чистоты.

Как много здесь, среди домов, пустых
Заросших чахлою травой квадратов!
Их все покрыть бы цветниками надо
И тополя поставить вдоль тропы.

Пусть глянцевые шепчутся листы,
И розы смотрят в небеса подольше,
И, чувствуя их запах, засыпать,
Чтоб никому не захотелось больше
На труд чужой ногами наступать.

050

О, как хочется снега! Холодного чистого снега!
Чтоб красавец-снежинок ладонью ловить,
Повалиться в сугроб, задыхаясь от бега,
И скрипящие комья со смехом давить.

Сколько снега тогда подымают деревья на лапах!
Стукни ствол, — и обдаст серебристой пургой.
У январского снега особенный запах
И серебряный блеск дорогой.

Первый день января. Пахнет прелью древесной,
Ошалелое солнце свергается ниц.
Доверяя себя этой фальши небесной,
Клюв свой выставил гордо легковерный нарцисс.

О, как хочется снега! Студеного русского снега
И сиреневых теней под стволами берез.
Пусть сквозь плотные тучи не просветится Вега,—
В человеческой жизни все должно быть всерьез.

051

Я умирала миллионы раз,
И каждый раз, прощаясь со вселенной
И яростно страдая и скорбя,
Неистовствуя думой сокровенной,
Оплакивала заново себя.

Лес первобытный придвигался хмуро,
Дым от костра тянулся в небеса.
Мне на лицо набрасывали шкуру,
Чтобы не видеть мертвые глаза.
И где-нибудь в минувшем, на Яике,
В курной избе обтесывался гроб,
Отбрасывала горестные блики
Свеча у изголовия на лоб.

В степи, и в городах, и в океане,
У берегов медлительной реки
Неистово крестились христиане,
Кладя мне на ресницы пятаки.
Вороны суетились оголтело,
Немало поразмыслив за века,
Почувствовав недвижимое тело
У края голубого ледника.

Я умирала сытой и голодной,
Жуя свою распухшую десну,
Униженной, забытой, оскорбленной,
Влюбленной в человека и весну.
Праправнуков на печке ожидала,
Старение проклиная и былье,—
Но и самою смертью утверждала
Бессмертие великое свое.

053

Порой городского не хочется шума,
Весна ни к чему. Ты как будто стара,
Большая и неодолимая дума
Твой ум угнетает с утра до утра.

Сегодня я вижу, я слышу, я знаю:
Настойчиво пахнет полынью вокруг,
Спадает с уступа тропинка сквозная,
О руку ударился бронзовый жук.

Здесь тьму не прорвет любопытная фара.
Взойдешь на вершину,— три юрты видны.
К закату сползает в ущелье отара,
И долго считают овец чабаны.

Наполнив карманы крупинчатой солью,
Чтоб с теплой ладони ягнятам скормить,
За долгие годы привыкнув к раздолью,
Старуха плетет бесконечную нить.

И день ото дня, не спеша, нарастая,
Бесшумно кружит шерстобокий клубок.
В работу вплетается песня простая,
Просительно смотрит собака у ног.

Как радостно в этом распахнутом мире!
Как лечит скупая его красота!
Здесь даже мечта горделивей и шире,
И в каждом движении чувств — высота.