072

Сказали: «Убит у Карпатских отрогов
И там похоронен в дубовом леске…»
Мне вспомнилось: быстро бежит по дороге
Веснушчатый мальчик с рогаткой в руке.

А мало ли дней — августовских, погожих —
Мы с ним проводили, играя в песке,
И я подчинялась вождю краснокожих,
Когда приходила купаться к реке.

Мы красили красным гусиные перья,
Чтоб сшить головную повязку вождю.
Он с шумом, наотмашь, распахивал двери,
Бросаясь навстречу слепому дождю.

Он знал подземелье, где ночь и прохлада,
Места, где податливо гнется лоза,
Дупло у забора огромного сада,
Где можно припрятать четыре туза.

Мы часто сидели на корточках тихо —
Казалось, что лень говорить от жары.
Мы ждали, чтоб он по-мальчишески лихо
Нам выкрикнул первое слово игры.

А нынче шаги по бульвару скрипели…
Кому же сказать: не хочу, не могу
Представить, как он в длиннополой шинели
Лежал, леденея, на грязном снегу.

073

Я сына родила не для войны!
Не для войны букварь ему давала.
Тревожилась, гордилась, тосковала,
Пожизненно влюбленная, как мать,
Готовая и штопать, и мечтать,
И ждать скупых, нерасторопных писем
С какой-нибудь окраины страны.
Я сына родила не для войны!
Его вчерашний звонкий голосок,
А нынче жизнерадостный басок
Мне веру в жизнь и счастье утверждает.
А где-то в мире солнечном блуждает
Угроза смерти, голода и тьмы —
Работают холодные умы…
Я сына родила не для войны!

074

Наверно, затем остывала земля,
Чтоб горы поднялись высоко,
Чтоб дуб шевелился и тропка, пыля,
Юркнула в гущу осоки,
Чтоб в поле костры до рассвета чадили
И люди любовь на земле находили.

Затем, чтобы травы пропахли росой
И волк тишину бы нарушил,
Чтоб фыркнул от страха бессонный косой,
Востря свои теплые уши.
Чтоб стали деревья, как черные цапли,
И стыли на листьях стеклянные капли.

Чтоб мальчик, бегущий по пашне верхом
На тощем хребте хворостины,
Наткнулся на каску с паучьим клеймом,
Тяжелую, полную глины,
И, сев на коленки — потрогать рукою,
Раздумывал долго: что это такое!

075

Мы пойдем с тобой в песню, если ты одинок,
Ты, конечно, расскажешь, что видел когда-то,
Как седые дожди полоскались у ног
И слегка тяжелили одежду солдата.

Мы пойдем с тобой в песню, и дым от костра
За какой-нибудь миг облетит Каракумы.
Эта песня не станет от ветра быстра,
И, конечно, не будут печальными думы.

Ты расскажешь о том, как в квадрате окна
Умещаются небо, земля и досада,
И какая звезда только в полночь видна,
И за то, что полюбишь, какая награда.

Ты научишь меня, как, найдя огонек,
Побежать напрямик, приближенье ускоря,
И уметь перейти, если ты одинок,
Глубину никому не известного горя.

076

Мне не надо огромных цветов,
Что садовник, ворча, поливал
И, бродя меж колючих кустов,
Подбирая по цвету, срывал.

Мне не надо смотреть на луну,
Что повиснет над крышей вот-вот,
Где, цветными глазами блеснув,
Выгибается мартовский кот.

Мне бы только с рассветом пойти,
Чтобы дождик в пути не застал,
И у самой тропинки найти
Семиреченский горный кристалл.

Пусть устав, доплестись бы с трудом
До слияния маленьких рек,
Где стоит этот каменный дом
И у дома сидит человек.

И, завидя его, подбежать,
Неудобную ношу сложить,
Жестковатые губы прижать
И спросить его: «Стоит ли жить!»

Пусть он трубку набьет табаком
И прокуренным пальцем прижмет.
Пусть он даст с грубоватым смешком
Мне попробовать липовый мед.

И, слегка отдохнув от пути,
Я подумаю: «Милый, седой…»
Пусть он скажет, что надо пойти
К роднику за холодной водой.

078

В этой быстрой реке каменистое дно,
И опасно ступать в ней босыми ногами.
Мы с тобой, если помнишь, не так уж давно
Этот шумный поток измеряли шагами.

И, захлопнув страницы объемистых глав.
Проклиная суровую скуку науки,
Мы бросались от берега к берегу вплавь,
Норовя по-мальчишьи выбрасывать руки.

Разбивали волну в молчаливом броске
И насильно купали слюнявого дога,
Неподвижно лежали на влажном песке,
А однажды случайно придумали бога.

Этот бог никогда не обшаривал гнезд
И в стихах не искал позабытые строчки.
Разбросав над болотом бесчисленность звезд,
Он, бродя с огоньком, перепрыгивал кочки.

Этот бог, когда в ночь погружался восток,
Черной тенью сидел на обрубке березы.
Этот бог никогда не бывал так жесток,
Чтобы ранней весной вымораживать лозы.

Мне казалось, что бог был похож на отца —
Точно так же в раздумье обсасывал трубку
И, разгладив улыбкой морщины лица,
Точно так же готов на любую уступку.

Но давно огрубела на дубе кора,
Что шуршал, отступя от обрыва немного,
И давно уже нам позабыть бы пора
Своего добродушного детского бога.

080

Кукушечья мудрость: живи да живи,
Не надо ей дупел высоких —
Положит она свою тяжесть любви
В гнездо зазевавшейся сойки.
И птицы не спросят в шуршании сада:
«Чего тебе мало! Чего тебе надо!»

Мой предок отсчитывал годы по льдам
И прятался в норы от бури,
Искал по большим пятипалым следам
Красавицу в тигровой шкуре.
А реки вставали досадной преградой
И злобно рычали: «Чего тебе надо!»

Я думала раз, проходя через рожь:
Ходить по земле не так просто.
В большие минуты, когда устаешь,
Становятся длинными версты.
И, сидя потом на бревне до заката,
Себе говорила: «Чего тебе надо!»

Досадно, что мне даже ласка не впрок,
Противна весенняя слякоть.
И я не однажды, сжимаясь в комок,
Просила любви, чтоб заплакать,
А мне говорили: «Чему ты не рада!
Чего тебе мало! Чего тебе надо!»

Сегодня мне кажется легким пальто,
А ветер настойчиво дышит,
И все, что ты скажешь сегодня, не то,
Что мне бы хотелось услышать.
Но ты никогда не узнаешь по взгляду:
Чего же мне мало! Чего же мне надо!

082

Как, однако, к полночи тихо на Земле!
Под листом акации сладко спится тле,
Страсти успокоились, страхи улеглись,
Песни колыбельные к небу вознеслись.
Тихо дышат матери и храпят отцы,
Хоть и ноют тоненько давние рубцы.
Светится на полочках кое-где хрусталь,
Где-то белым заревом полыхает сталь —
Чистая и крепкая, голубая стать…
Сколько надо вынести, чтобы сталью стать!

083

Я слушала ночь у акации старой.
Шептался над ветками ветер усталый,
Облизывал чайник, свистящий у ног.
Расплавленным светом цветной огонек.

Привычные звезды далеким разливом
Застыли в полете своем молчаливом.
Ворвался дыханьем глухим паровоз,
Залаял вдали потревоженный пес,

И над головой замигала в полете
Зеленая лампа на самолете…
Я слушала шорохи. Ветер степной
Раскачивал голую ветвь надо мной.

084

Мы привыкаем к розовым садам,
Прохладе парков, запахам сирени,
Цветенье различаем по родам
И не виним в пресыщенности зренье.

Но чтобы знать, как хороша земля,
Не надо роз и родников не надо!
Белесые полынные поля,
Раскосо заштрихованные градом,
Строптивость граней, цвель солончака,
Верблюдов горделивое уродство
И робкое сиянье светлячка
Достаточны, чтоб видеть первородство
И жизнеутвержденье красоты,
Заложенной во всех земных твореньях…

И потому в моих стихотвореньях
Совсем не обязательны цветы.