Архив рубрики: Темный март

се055

055

Дорожное

А эта игра начинается так:
На блюдце бросается первый пятак,
Очкастый игрок, подобрев от азарта,
Сдает на колени затертые карты.
А мимо — дороги, а мимо — леса,
Да серого дыма бежит полоса,
И даже вода на пути не помеха,
И не о чем думать, лишь ехать да ехать…
Давно уж игольчатой стала листва,
А завтра к двенадцати будет Москва.
Там сказок не будет, ведь сказки в степи,
Там люди повсюду, куда ни ступи,
На все фонари там застегнуты ночи,
Там каждый чего-то надежного хочет.
Я тоже хочу. А деревья — всё мимо,
Закутавшись в клочья дорожного дыма.

се056

056

Не мечтается и не спится,
И не хочется верить в судьбу.
Я хочу этой ночью присниться
Человеку со шрамом на лбу.

Скоро первый,.. Не так уж и много.
Не хочу и мечтать о весне,
А примерно в начале второго
Прибежать к человеку во сне.

И сказать: «Словно светлые слитки,
Каменеют на улицах льды,
А у самой дощатой калитки
Леденеют собачьи следы.

Нет пристанища ветру — скитальцу,
И его не задержишь рукой.
А мне надо теперь к твоим пальцам
На минуту прижаться щекой».

се057

057

В том году мы спорили нередко,
Сидя на лобастом островке,
Что с обрыва брошенная ветка
Не утонет в бешеной реке.

У него досадная привычка,
Отучить его никто не мог:
Прикурив, обугленную спичку
Прятал он обратно в коробок.

Бросив в воду веточку от клена,
Говорил он, весело смеясь:
«Пусть плывет до острова Гвидона,
Пусть ее вылавливает князь…»

Говорил, что надо возвратиться
До заката к ближнему селу,
А Гвидону ветка пригодится
Для того, чтоб выстругать стрелу.

Думала я: времени так мало
До начала майской темноты.
И, нахмурясь, тихо обрывала
Листики куриной слепоты.

Что же мне за дело до привычек?
Мало ли их встретишь на пути!
Почему мне надо среди спичек
Спичку обгорелую найти?

се059

059

Не от песни ли это в начале апреля
Переполнили вечер лягушечьи трели?
Желтоватое солнце, расплывшись во мгле,
Словно крашеный шар, прикоснулось к земле.

Не от песни ли грузно поднялись фазаны,
Невысоко взлетев над безлюдьем поляны,
И, в ночной тишине неуклюже спеша,
Полетели в надежную глушь камыша.

Не от песни ли это становится тише,
Заметались над речкой летучие мыши;
Словно серое небо о влаге моля,
Протянули верхушки свои тополя.

Не остаться ли мне на поляне до ночи
И сидеть неподвижно, не думая, молча,
Чтобы слышать, как листья раскроет лопух,
И фазана узнать без ошибки на слух.

се060

060

…А ночью, оторвавшись от земли,
Вытягивают шеи журавли.
Летят они без отдыха и сна
К воде, где отражается весна,
Где много среди зарослей густых
Лягушечьих скользящих запятых.

Однажды мне рассказывал чудак,
Боящийся молчанья и собак,
Что птицы с длинной шеей — плавуны
Предчувствуют затмение луны.
У них за океаном, средь снегов, —
Устойчивость и чувство берегов.

Летят они без отдыха, без сна.
Под ними только синь и крутизна.
И все они, противясь ветерку,
Без слова доверяют вожаку.

Он знает, где начало января.
Он знает, где весна и где заря.
Он должен их до солнца довести
Сквозь все тысячеверстные пути.

се062

062

Всем дубам — начало от земли.
Все они из желудей росли,
Все они дрожали под дождями,
Осенью бросались желудями,

А под ними, выставив горбы,
Жались тонконогие грибы.
Дни приходят, чтобы нашуметь,
Лить на землю солнечную медь,

Чтобы поднял кверху ветерок
Кукурузы желтый хохолок.
Мне давно хотелось под дубы,
Собирать до вечера грибы,

Чтоб в глуши дубового листа
Голову кружила темнота,—
И пойти куда глядят глаза,
По тропинке, где брела коза,

Из осоки хлыст себе сплести
И звезду — по голосу — найти,
И сказать ей: «Тише! Не кричи,
Могут вниз посыпаться грачи,

Может правнук лешего-старик
Прибежать тропинкою на крик.
В этом мире слезы — пустяки!
Долго плачут только простаки.

Хочешь, выйдем вместе до зари
К шалашу, где курят косари?..»

се064

064

В этой быстрой реке каменистое дно,
И опасно ступать в ней босыми ногами.
Мы с тобой, если вспомнить, не так уж давно
Этот шумный поток измеряли шагами.

И, захлопнув страницы объемистых глав,
Проклиная суровую скуку науки,
Мы бросались от берега к берегу вплавь,
Норовя по-мальчишьи выбрасывать руки.

Разбивали волну в молчаливом броске
И насильно купали слюнявого дога.
Неподвижно лежали на влажном песке,
А однажды случайно придумали бога.

Этот бог никогда не обшаривал гнезд
И в стихах не искал позабытые строчки.
Разбросав над болотом бесчисленность звезд,
Он, бродя с огоньком, перепрыгивал кочки.

Этот бог, когда в ночь погружался восток,
Черной тенью сидел на обрубке березы.
Этот бог никогда не бывал так жесток,
Чтобы ранней весной вымораживать лозы.

Мне казалось, что бог был похож на отца, —
Точно так же в раздумье обсасывал трубку
И, разгладив улыбкой морщины лица,
Точно так же готов на любую уступку.

Но давно огрубела на дубе кора,
Что шуршал, отступя от обрыва немного,
И давно уже нам позабыть бы пора
Своего добродушного, детского бога.

се066

066

Когда-то хотелось знать многое мне
О солнце, о звездах, земле и луне,
Но кто-то сказал мне лукаво в ответ:
«Двадцатого марта кончается свет».

Назавтра я молча сидела за партой,
Боясь приближенья двадцатого марта.
А время пошло за неделей неделя,
Прошло друг за другом пятнадцать апрелей.

На серой земле слишком много дорог,
Ведут они все, как одна, на порог,
И надо уверенно в дверь постучаться,
Себя приучив ничего не бояться.

се067

067

Мы пойдем с тобой в песню, если ты одинок,
Ты, конечно, расскажешь, что видел когда-то,
Как седые дожди полоскались у ног
И слегка тяжелили одежду солдата.

Мы пойдем с тобой в песню, и дым от костра
За какой-нибудь миг облетит Каракумы,
Эта песня не станет от ветра быстра,
И, конечно, не будут печальными думы.

Ты расскажешь о том, как в квадрате окна
Умещаются небо, земля и досада,
И какая звезда только в полночь видна,
И за то, что полюбишь, какая награда.

Ты научишь меня, как, найдя огонек,
Побежать напрямик, приближенье ускоря,
И уметь перейти, если ты одинок,
Глубину никому не известного горя.

се068

068

Сказали: «Убит у Карпатских отрогов
И там похоронен в дубовом леске…»
Мне вспомнилось: быстро бежит по дороге
Веснушчатый мальчик с рогаткой в руке.

А мало ли дней августовских, погожих
Мы с ним проводили, играя в песке,
И я подчинялась вождю краснокожих,
Когда приходила купаться к реке.

Мы красили красным гусиные перья,
Чтоб сшить головную повязку вождю.
Он с шумом, наотмашь, распахивал двери,
Бросаясь навстречу слепому дождю.

Он знал подземелье, где ночь и прохлада,
Места, где податливо гнется лоза,
Дупло у забора огромного сада,
Где можно припрятать четыре туза.

Мы часто сидели на корточках тихо,
Казалось, что лень говорить от жары,
Мы ждали, чтоб он по-мальчишечьи лихо
Нам выкрикнул первое слово игры.

А нынче — шаги по бульвару скрипели…
Кому же сказать: не хочу, не могу
Представить, как он в длиннополой шинели
Лежал, леденея на грязном снегу.