Архив рубрики: Цена прозрения

Сборник стихотворений » Цена прозрения»

це002

«ЧАСТЬЮ ДУШИ ОСТАЕТСЯ СТРОКА…»

В этой книге, молодой читатель, представлены уже известные и еще незнакомые тебе стихи Натальи Буровой. Она была художником талантливым, своеобразным. В ее строках распахнута перед нашими душами светлая и большая душа человека, вобравшая в себя столько земной радости и тревоги, что, казалось бы, малый мир одной человеческой личности, одной незамысловатой внешне жизни становится миром многих, томимых, как и Бурова, «духовной жаждою» красоты и человечности, сострадания и деятельного добра.

Я покупаю стихотворенья

Крупной ценою — ценою прозренья

Смелость испробовав, в пропасть лечу,

За сокровения болью плачу…

 Способность прозреть и художественно тонко воссоздать истину, какой бы «крупной ценою» и «болью» ни было заплачено за это прозренье, — один из главных свойств и дарования, и личности поэта — честного, смелого, всегда остающегося самим собой.

Есть писатели, которые слишком легко отвечают на все вопросы бытия, поучая нас, как жить, что делать — «вечно ходит по кругу указующий перст» — насмешливо пишет о подобных «витиях» Бурова. К таким мы относимся скептически, как к старой цыганке, якобы «наперед ведающей» нашу судьбу.

Но мы верим поэту, который, не притворяясь, что знает все, умеет задавать вопросы — себе, нам, бытию… Он не ставит себя над читателем, а включает нас самих в постоянный поиск, процесс постижения истины, активно зовет к размышлению, пробуждает нашу память, нравственные силы. И если вопросы его поставлены точно и умно, если они, как у Натальи Буровой, обращены к совести, к чувству справедливости и высокой гражданственности, — такой поэт, о чем бы он ни писал — о большом или малом, действительно лепит личность, соответствующую идеалу нашей эпохи.

Склонность Буровой к размышлению над судьбами мира и вселенной никогда не отвлечена от живой жизни. Всеобщая связь явлений, преломляясь в сердце поэта, воплощает прежде всего его связь с человеком и человечеством, обретая при этом конкретное социальное наполнение. Символами вечности становятся не только бездонное небо, Земля, Галактика, но и вечный огонь над могилой солдата, знаменуя родство мужественных предшественников и их потомков, близость поколений, общие чувства людей, готовых спасти мир:

О, огонь вековечный,

Страшной памятник жатвы!

Над тобою беззвучно

Повторяются клятвы. 

Дети смотрятся в пламя

Напряженно, как судьи,

И простые молитвы

Шепчут старые люди…

Прошедшая трудный жизненный путь, Наталья Бурова все же предстает перед нами как великий жизнелюб и поэт страстного, утверждающего добро и свет оптимизма. Его корни — в прочной связи с миром, в ощущении его необратимого движения по «вертикали», в сознании своей причастности ко всему прекрасному, что было, есть и будет на земле:

Зреет сила в отаве,

Зерна светят в горсти, —

Жизнь решает, что вправе,

Что не вправе расти. 

Все, что быль не дала мне,

Я придумать могла.

Пусть напишут на камне,

Что счастливой была…

Своеобразие художественного почерка Натальи Буровой во многом обусловлено ее любовью к Средней Азии, к Востоку, органичным слиянием с ними, определяя постижение мира и самопостижение героиней  ее лирики:

Восток во мне. Гляжу его глазами.

Его душою чувствую века…

Восток — не экзотическое «внешнее оформление» буровского стиха, даже не просто его содержание, это его душа.

Встану ночью. Окно отворю.

Азиатская полночь звучит.

Улыбаясь, себе говорю:

«Сердце Азии это стучит!»

Общее биение сердец русского поэта и мира Азии естественно и органично, ибо в горах или степи, так им глубоко понятых и неповторимо изображенных, героиня Буровой — у себя дома.

«Я своя здесь людям,

я своя здесь травам…»

Наталья Бурова называла Узбекистан своей родиной, воспринимая его как часть великой Родины— Страны Советов. Поэтому ее жизнь, ее творчество — как бы постоянное опровержение знаменитой киплинговской формулы «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с места они не сойдут». Эта формула-заблуждение неверна не только потому, что утверждает существование «китайской стены» между народами, но и потому, что по сути отвергает исторический прогресс вообще. Лучшие стихи Буровой об Азии как раз запечатлели движение России и Азии друг к другу и их совместное движение вперед.

Душевное движение героини Буровой передает движение самой эпохи. Когда встречаются на тропке у кишлака две женщины, русская и узбечка, — так естественно, искренне, легко возникает гармоничная и прекрасная мелодия человеческой связи, интернационального родства душ, единства жизни на одной планете, где Запад и Восток — одно: земля, небо, хлеб, труд, руки матери, смех ребенка…

Чем связаны мы? Красотою неба,

Тропинкой узкой, кружевом листвы?..

Иль а нас обеих красота народа,

И радость, и печаль, и правота,

Единые усилья и борьба,

Единый хлеб, единая природа

И женская единая судьба…

Поэзия Натальи Буровой — это многомерное и потому вряд ли до конца обозримое лирическое пространство, в нем каждый из нас найдет отклик на что-то свое, личное, сокровенное. Но личное — открытое большому миру, неотделимое от него. Это обусловлено масштабностью мышления и остротой переживания поэтессы, не делившей жизнь на «темы», на подвластное и неподвластное поэзии, извлекающей ее из сухих бугров Тиктурмаса и колыбельных сыну, из горечи разлуки и «кукушечьей мудрости».

Все подлинные чувства сокровенны,

И нет благословеннее даров.

Ведь даже в зябкой сущности измены

Заложено познание миров.

Понятие личного, своего у героини Буровой расширено почти до беспредельности («К моей судьбе причастно все…»). Она ощущает себя наследницей всего, что было до нее, предшественницей всего, что пребудет после: — «суровый пращур» завещал ей и «оранжевое солнышко навеки», и «шатры Памира», и «горное кипение Таласа», и «матового инея меха». В себе самой, в своем восприятии природы, земли, мира как принадлежащего ей богатства героиня Буровой находит точку пересечения с будущим. Ей хочется и после смерти своей быть частицей этого вечного бытия, чтобы служить ему так же, как оранжевое солнце и вода Таласа, как теплый камень, согревающий лапы орла.

День за днем—изумляться, тревожить, любить…

Все мы где-то в пути безнадежно устанем.

Если камнем когда-то придется мне быть —

Я хочу быть тепло излучающим камнем…

Поэзия Натальи Буровой, обращенная к душе человеческой, всегда будет излучать тепло, согревая нас своим чистым и тревожащим душу дыханием.

 

Составитель и автор предисловия,

к.ф.н.  —  П. Тартаковский

це003

це003

СОДЕРЖАНИЕ

Поиск — цеХХХ, где ХХХ — номер страницы

«Частью души остается строка…» Предисловие                   002

«Я покупаю стихотворенья…» 008
«Только в песне мне счастье дано…» 009
«В час полуденный камни…» 010
«Па склонах хребтов Алатау…» 011
«Позабуду разве я…» 012
«Мы привыкаем к розовым садам…» 013
«Восток во мне…» 014
«Мне ветер на горных тропинках Алая…» 015
«Пойду по тропке…» 016
«Как-то раз, у длинного обоза…» 018
«Не стану я камнем лежачим…» 019
«Я, как птица ночная…» 020
«Я никому не стану лгать о жизни…» 021
«Черный лебедь выгибает шею…» 022
«Сквозь январскую снежность…» 023
«Алые раскроются тюльпаны…» 024
«Несу дитя…» 025
«Мне шар земной…» 026
«Я сына родила не для войны!..» 027
«Наверно, затем остывала земля…» 028
«Горит, горит моя душа…» 029
«Никогда не жил на этом свете…» 030
«Извечно жаждут люди…» 031
«Живу огнем, живу надеждой…» 032
«У моей судьбины, у моей судьбы…» 033
«Опять кружит меня земля…» 034
«Пусть говорят, что не умею жить…» 035
Тюльпан 036
«Вдалеке, словно груди планеты…» 037
«Жужжат голубоватые точила…» 038
«Вода в Анхоре, как перо павлина…» 039
«Ты сохрани навек мое тепло…» 040
«Ты, конечно, увидишь однажды…» 041
Сыну 042
«Я знаю о земле и о любви…» 043
«Чистыми, прозрачными, сквозными…» 044
«Рвут розы. Ночью. На рассвете…» 045
«О нежности мне говорили…» 046
Фируза 047
«Полюбить бы горестно и нежно…» 048
«Кукушечья мудрость: живи да живи…» 049
«Если хочешь — приду на свидание с прошлым…» 050
«Август был бессолнечен и тих…» 051
«Спросят: «Любимой была?..» 052
«Созревают ранеты…» 052
«Тоненькая девочка из детства…» 053
«Я очень много потеряла…» 054

це008

008

Я покупаю стихотворенья
Крупной ценою — ценою прозренья.
Смелость испробовав, в пропасть лечу.
За сокровения болью плачу.
Каждая звездочка сердцу близка,
Частью души остается строка.
Надо сто раз умереть и родиться
С самою робкой травинкой сродниться,
В горестный час улыбнуться суметь
И воспротивиться силе посметь.
Учат меня, от рождения учат,
Лаской берут, недоверием мучат,
Но гениальный провидец любой
Быть не научит самою собой.

це009

009

Только в песне мне счастье дано,
Только в песне легко мне и просто —
Под рукой голубеет береста,
Родниковое светится дно.

Выйдешь в полночь — серебряный рог
Выставляет из облака месяц.
Чистых звездочек блещет штук десять,
А вокруг миллионы дорог.

Все зовут. Только властный их зов
Не для каждого сердца и слуха,
Словно голос мятежного духа
Средь обычных земных голосов.

Тяготилась я с детства всегда
Властью стен, бессердечностью денег,
Постоянством избитых ступенек,
Хоть на этом стоят города.

Потому-то, наверно, давно
Мир мой стал, как рубашка, мне тесен, —
Но в раздольном звучании песен
Мне великое счастье дано.

це010

010

В час полуденный камни, как тело, теплы
И как будто бы ждут человеческой ласки.
Временами на них греют лапы орлы,
Прикрывая плевой свои бусины-глазки.

Камни слушают с вечным вниманьем века,
Ожидая земных и небесных явлений.
Даже цокот подкованного каблука
Не спугнет освященной столетьями лени.

День за днем — изумляться, тревожить, любить…
Все мы где-то в пути безнадежно устанем.
Если камнем когда-то придется мне быть —
Я хочу быть тепло излучающим камнем.

це011

011

На склонах хребтов Алатау
Столпились тяжелые тучи, —
Извечной природе во славу
Снегами окутали кручи.

Вечерние линии строже,
Пропахла дорога бензином,
И солнце на бархатном ложе
Гигантским лежит апельсином.

Направо суровые горы,
Налево бескрайность долины,
Зеленою черточкой «скорый»
И реденький строй тополиный.

Бессмертную прелесть вселенной
Постигнуть нельзя по картинке.
Поэзии сущность нетленной
Заложена в каждой былинке.

Склонись у кювета над нею.
Возьми невесомую в руки
И, строки шепча суховею,
Почувствуешь тяжесть разлуки.

це012

012

Позабуду разве я пыльные края!
Солнечная Азия, колыбель моя!
Степи желтоватые, белые хребты,
Зрелого хлопчатника дымные черты.

Скажут мне однажды в мартовскую стынь:
«Что тебе жестокая красота пустынь!
Что тебе далекая горная река,
У кибитки глиняной запах кизяка!
Ты теперь по-новому жизнь свою наладь —
Чтоб хрусталь на скатерти, тишина да гладь…»

Только что хорошего в этом — не пойму!
Душно мне становится иногда в дому.
Очутиться хочется в юности опять,
В фартук парусиновый хлопок собирать.

После ливней бурную видеть Исфару,
Под арчой мохнатою переждать жару,
С неизбывной нежностью озирать хребты,
Подчиняться радостной власти красоты.

це013

013

Мы привыкаем к розовым садам,
Прохладе парков, запахам сирени,
Цветенье различаем по родам
И не виним в пресыщенности зренье.

Но чтобы знать, как хороша земля,
Не надо роз и родников не надо!
Белесые полынные поля,
Раскосо заштрихованные градом,
Строптивость граней, цвель солончака,
Верблюдов горделивое уродство
И робкое сиянье светлячка
Достаточны, чтоб видеть первородство
И жизнеутвержденье красоты,
Заложенной во всех земных твореньях…

И потому в моих стихотвореньях
Совсем не обязательны цветы.

це014

014

Восток во мне. Гляжу его глазами,
Его душою чувствую века.
Я знаю, переполнена слезами
Времен минувших сонная река.

Я знаю, в ней жестокость и прощенье,
Жар от камней, от листьев, от песка,
И бескорыстье, и позор, и мщенье,
И самая горючая тоска.

Всегда исходит пряным соком мята.
О чем-то грезят тяжкие плоды.
Всегда земля томящаяся рада
Пречистому дыханию воды.

И не проходит ощущенье жажды,
Холодных листьев, солнечной росы,
Когда, сорвав, надкусишь хоть однажды
Тугие виноградные усы.