186

Белые туманы, как медведи,
Хрустким мехом тычутся в окно.
За окном фонарь, как сгусток меди,
Млеет в одиночестве давно.

Над землей поблескивают звезды.
Кто их видит сквозь белесый мех?
Хрусталем голубоватых грозди
Молчаливо с крыш свисают всех.

Подойду потрогать батарею,—
Словно кровь, в ней движется тепло.
Я от силы собственной добрею
И охотно забываю зло.

Если б ты пришел ко мне сегодня,
Лживый друг и сокровенный враг,
Я себя бы повела свободней,
Каждый свой не проверяла шаг.

«Ты замерз!»— Я налила бы чаю
И пирог придвинула к тебе.
Слабым и промерзшим я прощаю
То, что не прощается в борьбе.

187

И опять новый год. Как и прежде бывало —
Побрякушек веселых разноцветный накал.
Может, это вчера я на стол накрывала
И опять уронила граненый бокал.

К счастью! Плеском вина отмечаются даты,
И веселье и боль оседают на дне.
По асфальту шаги отбивают солдаты,
И целуются тени в закрытом окне.

Шелестели ветра, били бубнами ливни,
Голубой кисеей нависал снегопад.
У столетних орешин могучие бивни
Каждый год в октябре обнажал листопад.

Терпкость тягостных дней забывается частью.
Если ветер в лицо, повторяешь: «Держись!»
Что же ты не идешь, мое горькое счастье,
То, которого я ожидала всю жизнь?

188

Я сумерки спрячу в конверт голубой
И в ящик почтовый украдкою брошу,
Пускай они к морю летят за тобой
Напоминанием о чем-то хорошем.

Откроешь конверт — и зашепчут вдали
О юности старые сестры-чинары,
Запахнет травою от сонной земли,
И двинутся к счастью влюбленные пары.

На вышке далекой цветной огонек,
Как будто бы зов к голубому экрану.
Тихонечко стукнет в стекло мотылек,
И старец какой-то нагнется к корану.

А синие тени поднимутся в рост.
Девчонка за окнами вдруг захохочет.
Довольно на свете ликующих звезд,
Чтоб сделать счастливыми южные ночи.

189

Далеко, далеко вода серебрится,
И море как будто бы стало седым,
И, словно боясь в синеве раствориться,
В тугую полоску свивается дым.

Я тоже искала у моря границы
И в хлесткой волне не страшилась прилечь.
Узнав на воде отражение птицы,
Шагала до глуби, до уровня плеч.

А где проходили дороги арабов
Под взмахом былых сухопутных ветров?
А кто из-под камня вытаскивал крабов
И волглые платья сушил у костров?

Я тоже мечтала о том, что не снится,
Откинув короткие пряди со лба:
Узнать бы, о чем это думает птица,
Что молча сидит на вершине столба.

190

ЛУНЫ

Луны мне снятся. На разных широтах
Светят по-разному полные луны.
Призрачным светом ложатся на дюны,
Лунные нити шевелятся в гротах,
Надвое режет моря лунный путь,
В лужицах в полночь засветится ртуть…
В душу смотрели мне луны тревожно,
Тропкой серебряной в юность вели,
На полотне отражались дорожном,
Давнее горе напомнить могли.
Трогала я полумесяц унылый
Над мусульманскою старой могилой.
В теплую землю сажала росток,
Сыну, смеясь, мастерила свисток.
Птицей подбитой металась в ночи,
Жаркие жадно ловила лучи.
Смерти хотела я. В лунном сиянье
Горькие истины тихо листала —
Жизнь непомерною ношею стала.
Над головою плыла, как вина,
Все заслоняя собою, луна.
Выстоять — долг человеческой чести.
Чудно на черной качаться волне,
К лунному лику плывя на спине,
Вскинуться белым дельфином на месте…
Сколько их — лун, облаков и созвездий,
Словно в реке, отразилось во мне!

191

В ДОРОГЕ

Ночь на землю накинула черный шатер,
В каждый листик тревожную искру вложила.
Ночь неслышно ступала в траве, словно вор,
Что-то тайное в жизни подслушать спешила.

И карабкались вверх или прыгали вниз,
Разбегаясь в полет, суматошные версты.
И зачем-то в полуночной тьме разбрелись
И посыпались в воду зеленые звезды.

Фары — словно гигантских размеров глаза:
В темноте непроглядной в них чудится злое.
А забудешься — слышатся голоса,
И опять выступает из мрака былое.

Где-то в прошлом прибой шевелился у ног,
И шуршал на песке, и облизывал камни.
Сиротливо нырял на воде огонек
Затерявшейся жизнью — неведомой, дальней…

Бил прибой. Человек о любви говорил.
Бился голос о скалы, подобно прибою,—
За холодное сердце, волнуясь, корил,
Неразумно в тот час упрекая тобою.

Ты прошел через жизнь непреклонно, как дух,
За минутные радости требуя годы.
Открываются истины сердцу не вдруг,
Как печальная прелесть душевной свободы.

193

Голубое ты любишь, я знаю,—
Нынче небо такой чистоты!
Голубиная сгинула стая,
Растворились слова и мечты.

Запрокинув за голову руки,
Можно так вот застыть на часы.
Ни волнений привычных, ни скуки,
Только пчел золотые басы.

Все мне кажется ярче, цветастей,
Голубые просторы близки,—
И не я за минутное счастье
Заплатила годами тоски!

194

Постучал мне кто-то вечером в окно,
Проступили звезды, меж ветвей — темно.
И сказал пришелец: «Я твой давний друг,
Мне от одиночества стало страшно вдруг.
Помнишь над арчою темные копры?!
С песнею спускались мы с крутой горы,
Тоненькой была ты, юркой как игла,
Попросить прошенья ни за что могла.
Стал добротным деревом крохотный урюк,—
Мне от одиночества стало страшно вдруг!»

Ноченька осенняя очень хороша,
До кончины светится женская душа.
Только о любви я больше не пою,
Не прошу сердечности и не подаю.

195

И ты уйдешь, и я уйду…
А ветер так хорош.
Зажжет весенний луч слюду,
И залоснится рожь.

На кленах, что сажали мы,
Немало будет гнезд.
Протянут ниточки из тьмы
Десятки новых звезд.

И ты уйдешь, и я уйду…
А хороша гроза!
И будут песни петь в саду
Иные голоса.

Лавиной бешеной промчит
Испуганный табун.
И алый ветер зазвучит
У праздничных трибун.

196

ЧАРАС

Все равно к тебе приду
С полной сумкою чараса.
Вазу синюю найду —
Тяжеленной станет ваза!

Синий-синий наш чарас,
Пудрой голубой припудрен,
Но хорош и без прикрас
И как будто целомудрен.

В детстве хочется сорвать
Необычное у часа.
Я ходила веровать
Гроздья синие чараса.

Виноград брала в подол,
По реке во тьме бродила…
Не смотрела я на стол,
Когда, в комнату входила,—

Там всегда стояла ваза —
Ваза, полная чараса.