268

Капелька слезы кровавой по моей скользит щеке,
Не сравнить такую каплю с влагой солнечной в реке.

Голова моя седеет под ударами судьбы,
Камень женского коварства детской не поднять руке.

Словно лик твой бесподобный, солнце в небе голубом.
Отражается светило на тюльпановом листке.

Размахнулись эти брови, словно птичьих два крыла.
Бьет тревожно мое сердце, как сердечко в голубке.

Кланяться тебе и богу две потребно головы,
Но влюбленный в розу знает силу, что живет в цветке.

Мне необходим, как солнце, твой неповторимый лик.
Как безумец, я тоскую от любимой вдалеке.

Множество красавиц спорят, о тебе, о Навои,
Но к единственной ты вечно обращаешься в тоске.

271

Увлечения и чувства изменяет бытие.
Чары стройных розоликих сердце не влекут мое.

Груды тягостей, печалей рушат глубину его, —
Словно в нем давно для горя уготовано жилье.

Бедствия мне дух тревожат, но беспечным горя нет.
Горших бедствий не осталось, — шепчет мне мое чутье.

Не от милосердья милой — от нее мне нету зла, —
Просто выдумок коварных не осталось у нее.

Из больших и малых бедствий каждое свое берет.
Нищим стал я — униженьем полнится мое житье.

Не познав цветений пышных, увяданье вижу я, —
От изящества былого у корней лежит гнилье.

Об изменчивости милой не горюй, о Навои, —
Ибо красота не вечна и покинула ее.

285

Красавица, открыв лицо, владенье может сжечь, —
Ведь искорка свечи одной селенье может сжечь.

Скворца поймавший птицелов не станет жечь гнезда,
Но пери, сердце уловив, сознанье может сжечь.

Терзает тело мне печаль. Я слабостью объят, —
Ведь тлеющей соломы дым дыханье может сжечь.

В томленье пламенной любви, как будто вечность, ночь, —
Небес искрящийся шатер стенанье может сжечь.

Огнем полнеба охватив, горит сухой тростник, —
Я знаю, — красота твоя мне зренье может сжечь.

Среди поклонников твоих мне горечь сердце жжет, —
Тоскующую плоть мою сомненье может сжечь.

От скорбных возгласов моих темнеет неба шелк, —
И шелк, и грубые холсты страданье может сжечь.

Повелевает на земле превратная судьба —
Цветок прекрасный, дивный сад в мгновенье может сжечь.

Пусть бьется сердце Навои, а пеплом станет зло, —
Ведь человека на земле влеченье может сжечь.

286

Раны и невзгоды сердца видны, как их ни таи.
Обнажен я пред народом по велению любви.

Наставленья искушенных чувства пылкого удел, —
У любви переживанья и страдания свои.

Где б ни увидал я двери, — лишь одна нужна мне дверь
Чтоб она мне вдруг открылась — бьет желание в крови!

Грациозна тень любимой, где ни промелькнет она, —
Умолять готов я солнце: «Тень любимой мне яви!»

О моих любовных строках и не ведает она —
Письмена от слез бледнеют, как от дождевой струи.

От вина огонь тюльпана у возлюбленной в глазах,
Но ответа не находят речи нежные мои.

О неугомонный кравчий! Мера резвости — бокал.
В хмеле забывая бога, миг веселия лови!

Если человеку смерти невозможно избежать,
Не губи себя тщетою, — счастьем бытия живи!

Если та, что дух пленила, раны сердцу нанесла —
Нить любви с иглою веры стянут раны Навои.

288

Сколько раненому сердцу боли можно причинить,
Человеческие слезы в цвет кровавый изменить.

Губ рубиновых лишенный, розовое пью вино —
Сколько можно полной чашей слезы собственные пить!

Словно пери, ты скрываешь лик прекрасный от меня.
Пред людской толпой безумцем хочешь ты меня явить,

Огорчив непостоянством сердце, полное любви,
Непоседливость светила кругосветного вселить.

Боль душе беспечной прежде эта принесла любовь.
Только боль приятна сердцу, как связующая нить.

Тот, кто хочет избавленья от измен и бед иных,
Веру в доброту людскую не сумеет сохранить.

И теперь в пучине горя, твой удел, о Навои,
Словно две реки обильных, слезы непрерывно лить.

292

Что пери с немощным дружна — не удивительно,
Лейли безумному верна — не удивительно.

Безмолвно изнываю я, не видя алых губ, —
Мне сладость алая нужна, — не удивительно.

Не называй убийцей ту, что ранила меня, —
Что красота разить должна — не удивительно.

Жестокой ревностью томим, живу в ее чаду, —
В чаду вселенная мрачна — не удивительно.

Лицо любимой, как заря, а кудри — чернота,
И что любовь моя вечна — не удивительно.

Луч веры погасить во мне мой виночерпий рад, —
Но боль стихает от вина — не удивительно.

Попался ты, о Навои, как перепел в силок, —
Что луноликая сильна — не удивительно.

294

Для стрел любовных на земле достаточно путей.
У искорки живой в золе достаточно путей.

Косые линии дождя, как стрелы на ветру.
Чтоб сгинуть в беспросветной мгле, достаточно путей.

Твоей невидимой стрелы из сердца не изъять, —
Проникнуть в грудь мою стреле достаточно путей.

Ногтями раздирая грудь, я предаюсь тоске, —
Для чар любимой в сердце мне достаточно путей.

Ни на мгновенье не забыть рубиноцветных губ, —
Чтоб скорбь отметить на челе, достаточно путей.

Слуга, бокалы разнося, прельщает всех вином, —
К вину в веселье и во зле достаточно путей.

Но даже боль от той стрелы приятна Навои, —
Чтоб выход ей закрыть игле, достаточно путей.

295

О луноликой вспоминать — мое занятие,
Мученья сердцу причинять — мое занятие.

Терять сознание свое в безмерной горести,
Очнувшись, тягостно стенать — мое занятие.

Мечтать в безумии своем о первой нежности,
Жестокосердых обвинять — мое занятие.

Терпенье рушится мое в стенаньях и слезах,
По ветру прах его пускать — мое занятие.

На стройность гурии своей взирая с безнадежностью,
Пред ней колени преклонять—мое занятие.

Дни тягостные проводить в плену пристрастия,
Себя к несчастьям приучать — мое занятие.

Ночною чувствовать порой жестокую несбыточность, —
С надеждой новою вставать — мое занятие.

Но если плачет Навои, стихает в сердце боль. —
Свой дом стенаньем наполнять — мое занятие.

306

Верность неизменным свойством человеку не была.
Что для сердца значит верность — гурия не знать могла.

Одарила луноликих щедро красотой судьба,
Но, увы, сердцам красавиц постоянства не дала.

Вероломство и жестокость верности моей удел:
Проявлениям лукавства у любимой нет числа.

Верности святой, о сердце, средь красавиц не ищи, —
Не таит в себе жемчужин разноликая толпа.

Скажешь ты: «Свою хибарку ты любовью освещай».
Разгоняют тьму в ней солнце да светильные масла.

В горести виноторговцу я слугой невольным стал —
День за днем хмельная влага щедро в мой бокал текла.

От людского вероломства будь подальше, Навои,
Не клони перед изменой ты печального чела.